Музыка войны и музыка мира
Сам он не сочинял. А может, скрывал? Сложно при его чувстве слова не писать. Профессионально не пел – только всегда напевал. Разное. От романсов до Высоцкого, которого очень любил. Играл на фортепиано – под настроение. Для родных и друзей. И всегда повторял слова Андрея Дементьева:
– Пусть другой гениально играет на флейте, но ещё гениальнее слушали вы.
При абсолютном слухе он был гениальным слушателем. Слушал музыку мира и слышал музыку войны. Служил – обеим. Про себя я звал его «мой старший друг и наставник». Слово «наставник» подчёркивало веру в выбранный мною путь. Его веру.
Слово «друг» – плечо, на которое можно положить дрожащую в недобрую минуту ладонь, не могущую держать карандаш и бумагу. Его плечо.
Слово «старший» – уважение к наступающей (но ещё редкой) совестливой седине. На этот раз – моё уважение.
Музыка войны
Дай Бог памяти…
Как договаривались с Николаем Ивановичем Пашинцевым накануне о встрече, не помню. Но 9 мая 2019 года утро было солнечным. Впрочем, утро как утро – как всякое весеннее утро. Разве что – праздничное. (Очень люблю этот праздник – День Победы.)
Утром хорошо идти по улице – солнце ещё не такое… горящее.
«Горящее сердце солдата» – так, строчкой Высоцкого, назывался наш вечер, посвящённый Дню Победы, прошедший в лебедянском «Доме Игумновых» несколькими днями ранее. Вроде бы тогда и договорились идти на демонстрацию – в колонне «Бессмертного полка».
Подхожу к «Дому Игумновых». С пакетом. В пакете – фотопортрет прадеда, Серафима Ивановича Голубева.
– А вот мои, – показывает Николай Иванович. (Он уже был на месте, когда я подошёл: встаёт рано и ходит в бассейн, что в спортивном комплексе рядом с домом – и такая «физкультура» изо дня в день.) На двойной раме – фотопортреты с подписями: «Пашинцев Василий Иванович (1905 – 1942)»; «Шавырин Василий Михайлович (1912 – 1994)».
Не знаю, от Василия Михайловича ли это – юношеская установка на военный вуз, офицерский пример… Но часто он – особенно по юности – засиживался у Василия Михайловича, за его военными и армейскими рассказами.
– Вспомнишь его истории – диву дашься, что мужику довелось пройти, – вспоминает Николай Иванович.
Вспоминает и как после первого курса приехал в отпуск в родную Лебедянь – с каким волнением пошёл тогда в форме курсанта военного училища к нему – офицеру, орденоносцу, фронтовику…
Сохранилась чёрно-белая фотография, годов семидесятых, на которой Василий Михайлович и Серафим Иванович стоят рядом – в колонне победителей – на одной из майских демонстраций. Возле памятника Ленину – на городской площади.
Сегодня они так же – как полвека назад – рядом. В колонне победителей.
Николай Иванович надевает военную форму очень редко:
– Парадный китель никак не найду с этими переездами, – отшучивается.
Сегодня же – в военной повседневной:
– Фуражку тоже не нашёл – надел пилотку. Не по уставу, конечно, но я в отставке – можно…
К слову, я и не видел его ни разу при полном параде: форма была, а майорских погон, ордена «За службу Родине в Вооруженных силах», медалей (как сегодня) – не видел.
Помню только его в форме на фотографиях – Николай Иванович любит показывать школьный альбом. Не семидесятых годов (когда закончил лебедянскую первую среднюю школу), а новый, юбилейный – который они всем классом оформляли к круглой дате их выпуска. Там фотографии Николая Ивановича юного – с погонами лейтенанта – и зрелого – с майорскими звёздочками.
Вот они сейчас, эти звёздочки – лежат на его плечах. Грузной (но не грустной) памятью о службе в Казахстане (там год службы шёл за три – за сорок морозно-степных градусов), в ракетных войсках:
– У меня под пальцем N ракет было, – шутя, вспоминает.
Лежат памятью об Академии ракетных войск в Балашихе:
– И называлась она не «Имени Петра Великого», как сейчас, – закуривает, делает паузу, – а именем железного Феликса. Мне, собственно, повезло, что направили туда – закончить военную академию тогда было попрестижнее, – делает затяжку, выдыхает, – чем сейчас. Ну что, вперёд строем?
Удар в барабан – заиграл духовой оркестр. Колонна пошла.
Музыка мира
Перекрёсток пятнадцатого и шестнадцатого годов. «Дому Игумновых» не везёт на директоров. А добровольцев – хоть и верховодить – нет. Проблема провинции?
Нет – Николай Иванович Пашинцев думает по-другому. Не потому, что полжизни (больше) прожил в больших городах. В самом большом – Москве. Просто он очень любит эту провинцию – свою родную провинцию. Раз.
И понимает, что бескультурье – это когда без культуры. Два.
А культура начинается с малого – малого и родного. Три.
Культуру Николай Иванович чувствует почти кожей – пальцами, не огрубевшими, а уставшими от пусковых кнопок пульта ракетного управления. Потому всё чаще теперь (правда, в ближнем кругу) перебирает этими пальцами клавиши фортепиано. Он вообще отличает музыку мира от музыки войны. Шуберта от Шумана. Градского от Баскова. Качества сегодня – когда качество и безвкусица смешались – редкостные.
А вкус у Николая Ивановича есть. Подтверждение тому – песня «Белой акации гроздья душистые». Очень её любит. Её ещё «офицерский романс» называют.
Однажды песня объединила две воюющие стороны – белых и красных. Став гимном и тех и тех – одновременно. Символом офицерства – образом мира во время войны.
Будущего мира – песня, умершая с концом войны, однажды воскреснет в фильме «Дни Турбинных». Фильме об офицерстве. Сейчас не важно, каком – белом ли, красном ли – о русском офицерстве.
Как-то так повелось, что синонимами слова «офицер» стали слова: «благородство», «порядочность», «честность»…Воображение разыгрывается и дорисовывает ассоциативную цепочку: «бескорыстие», «искусство дружить», «доброта к живому»…
Наконец, разум теряет контроль и уравнивает слова: «офицерство», «идеал». Наверное, в идеале – так и есть.
А в жизни? А в жизни всё как-то иначе. Или?..
«Идейные»
Однажды офицер в отставке Николай Иванович Пашинцев взял командование на себя – когда учредитель и исполнительный директор Лебедянского Фонда культуры Валерий Акимов предложил стать своим заместителем. И возглавить «детище» – культурный центр «Дом Игумновых», бывший в Лебедяни надеждой и символом возрождения культурной жизни.
Там должна была собираться местная интеллигенция. Которая в провинции, быть может, вычерчена чётче, чем в столицах. Которая, во всяком случае, плотнее – то есть сплочённее, потому что ближе (в маленьком городе тяжело потеряться). Но главное – потому что традиции.
Проще говоря, Валера предложил Николаю Ивановичу быть на месте – на своём месте.
Для самого Валеры это значило держать руку на пульсе: когда физически не можешь быть в родной Лебедяни, потому что живёшь и работаешь в Москве, а дело не терпит отлагательств – нужен верный человек. Не просто свой. И не просто деятельный. А в хорошем смысле слова – «идейный».
Поэтому Валера и обратился к Николаю Ивановичу. Который к тому времени уже почти год жил не в Москве, а в Лебедяни. Постоянно.
Николай Иванович смутился – а его ли это место:
– Где я и где культура? У меня N ракет под пальцем было.
– Но у вас же и должности в строительном бизнесе были. И в «Энергии» вы работали (ракетно-космическая корпорация; одно из ведущих предприятий космической промышленности страны. – П. П.), – парировал Акимов, – у вас опыт работы с людьми – а это главное.
– Главное не опыт, а люди. А я в культуре полный ноль.
Это, конечно, была наглая скромность (черта по жизни). Наглая – по отношению к себе. Потому что всё другим и ничего – себе.
– Ничего себе! – удивился Валера. – Лукавите, Николай Иванович – я знаю, что вы любите классическую музыку, поэзию. И Лебедянь. А здесь музыку и поэзию любят многие – и не просто любят, но ещё и сами пишут – а сделать что-то большее пока не могут. А вы можете.
И Николай Иванович сдался – потому что обманывать себя и других не мог. И взял на себя Валерино дело, ставшее теперь и его делом. Бывшее и моим (конечно, в меньшей степени – жизнь в Воронеже не позволяла большего) – нашим делом. И ещё немногих, кто своими силами и средствами решил помогать культуре – в Лебедяни. За бесплатно – за просто так. Даже не за «Спасибо!» – от кого тогда его было ждать?
От самих себя только – другие звали «энтузиастами», «мечтателями», «одержимыми». «Идейными».
Но так ли плохо быть «идейным» и верить в человеческое «спасибо»?
«Творческие времена года»
– Пашинцев Николай Иванович, – представился он мне в ту первую нашу встречу в «Доме Игумновых» – через несколько месяцев после разговора с Валерой.
Правда, до этого была встреча «нулевая» – примерно за год. Летом. Когда в компании нашего краеведа Юрия Андреевича Рыжкова (такого же «идейного») я шёл по лебедянской Советской улице.
Навстречу – чуть долговязый, но с выправкой, интеллигентного вида улыбчивый мужчина. С тонким чувством юмора и такта. Сверкает на горящем солнце классической оправой очков и пряжкой перекинутого через плечо ремня, на котором висит сумка Polo (издалека похожа на офицерский планшет).
Оказалось, с Юрием Андреевичем они давно знакомы – остановились, поздоровались.
– Скоро будет в Лебедяни на постоянной основе, – Юрий Андреевич махнул с улыбкой рукой на моего нового знакомого.
– А пока только на летней основе, – ответил с той же улыбкой мой новый знакомый. Ежегодно – каждое лето – проводивший в Лебедяни. В родительском доме на улице Ленина – сейчас в нём живёт сестра, Наталья Ивановна Калашникова. Заведующая детским отделом районной библиотеки. Кто не знает в Лебедяни Наталью Ивановну?
С сестрой они – оказалось – очень похожи. Больше всего – добропорядочностью. Есть такое слово в русском языке. Немножко не современное (особенно если произносить через «шн») – «добро-порядошность»: «доброта» + «порядочность». Слово, которое, кажется, вместило в себя весь нехитрый, но мудрый мир.
В общем, наше условное знакомство стало официальным только через год. Тогда, во время той встречи в «Доме Игумновых», Николай Иванович отвёл меня в сторону и сразу предложил:
– Паша, кто из лебедянской молодёжи занимается творчеством? Пишет, сочиняет, играет… Всех собирай – давайте устроим творческий вечер! И позовём «стариков» – в качестве гостей. Не всё им выступать – молодым дорогу тоже. Зовите все друзей, девушек, учителей – кого сочтёте нужным.
И встреча состоялась – в январе 2016 года. Когда все приехали на каникулы. Правда, зимние каникулы недолгие. Другое дело – летние каникулы.
Летом повторили – получилось лучше. И солнце, и опыт первой (будем тоже считать нулевой) встречи пошли на пользу. Решили повторить ещё – народ требовал.
В конце концов, «Творческая встреча лебедянской молодёжи» превратилась в «Творческое лето в Лебедяни». «Творческое лето» – в «Творческие времена года». «Творческие времена» – в творческие годы.
«Дом Игумновых»
Все эти четыре года было просто хорошо рядом с Николаем Ивановичем. Наши с ним дела организационные перемежались с культурными, творческими – товарищескими. И в конечном счёте – дружескими.
Рутина становилась творческим процессом. Связующее дела слово – беседой. Откровением. Деловые отношения – энергетически родственной связью.
Те, кто нас не знал и видел вдвоём впервые, спрашивали:
– Вы отец и сын?
Оба – высокие, худощавые, в очках. С вьющимися светлыми волосами и приглушённо интонирующими голосами. Отцовство было духовное – не только и даже не столько ко мне, сколько ко всем нашим ребятам. И не только к нашим – в принципе к молодёжи (на шестом десятке лет не просто быть с нею «на одной волне» – а всё-таки быть).
И не только к молодёжи – в принципе к людям. В которых горел огонь жизни. Жила любовь к делу. А в случае Николая Ивановича – любовь к людям. Кто-то, может, скажет: «Бессмысленная». Никто не скажет: «Безответная».
К людям, которые тянулись к свету – к белому электрическому свету, горевшему в окне первого этажа старинного купеческого дома номер 10 по улице Советской – бывшей Дворянской. Большой Дворянской.
«Дома с колоннами» – как его зовут старожилы.
«Дома Игумновых» – как зовут сейчас.
Знаете его хозяина? Нет, не Игумнов. А-а, вот он – сам сейчас представится:
– Пашинцев Николай Иванович, Лебедянский Фонд культуры.
Гениальный слушатель
Я – как те люди. Тянусь в «Дом Игумновых» – с утра потягиваюсь и иду на весь день.
Знание того, что там Николай Иванович и, значит, там примут, подкрепляется уверенностью – и поймут. При всей неоднозначности моих отношений с окружающим миром. Как будто не от этого – от другого мира. Того, который в «Доме Игумновых»: где придают большое значение словам «память», «история», «малая родина». «Искусство», «духовность». Где делают эти слова, казалось бы, из воздуха. Делают за просто так.
А сами при этом многое растрачивают. В первую очередь себя. На других людей – на публику, которой демонстрируют эти слова, рождённые из воздуха. Разрежённого образом, мыслью. Музыкой.
И публика – вслед за творцом – открывается. Преображается.
Читать свои стихи – особенно на публику – люблю. Правда, чаще думаю, что лучше бы и не читал совсем. Каждый раз задаю себе один и тот же вопрос: «Поэзия ли это?» И молчу. Не читаю. Кажется, так честнее. Уступаю «амвон» другим. Тем, кто больше уверен – в своей поэтической исключительности (хотя больше тех, кто уверен в самих себе).
И тогда Николай Иванович идёт на хитрость. И находит новые поводы для моего возвращения на сцену. И просит:
– Ну давай ещё почитай. И вот то обязательно: про Пашку, Лидию и кефир.
Очень любит те стихи – вообще любит слушать мои стихи. На творческом вечере или в очередной будничной встрече – не важно. И я возвращаюсь на импровизированную сцену гостиной «Дома Игумновых» – небольшой, но тёплой гостиной (не потому, что толстые стены в купеческом доме, а потому что тонкая душевная организация людей, которые здесь) или откатываюсь на важном – директорском – кресле Николая Ивановича (который выжидает рядом) от монитора, бросая возиться с заметкой после очередного мероприятия, – и начинаю читать.
Николай Иванович слушает. Секунду молчит. И говорит:
– Пойдём, подышим свежим дымом.
Это не просто значит «засиделись» – это значит «минута бытового откровения». В ответ на откровение моё – поэтическое.
Выходим во двор, заросший травой.
– Завтра приеду, всё скошу, – деятельно-иронично бросает Николай Иванович, доставая сигарету из синей пачки «DONТАBАК», – ты когда уезжаешь?
– В понедельник.
– Ну, слушай, как вернёшься – созвонимся, будешь проходить мимо – забежишь. У нас ещё…
С доверительной серьёзностью перечисляет наши запланированные на будущее дела, по ходу вспоминая очередную военную байку – пришлась к слову.
– Есть ещё пару минут? Анекдот расскажу напоследок – и побежишь.
И тогда обостряется понимание того, как это невероятно важно – ощущать свою необходимость в этом мире. Доверять ему и верить в его взаимность. И знать, что где-то, в одной из точек земного пространства, тебя помнят и ждут.
И я понимаю, что у меня есть ещё пара минут. Николай Иванович достаёт вторую сигарету:
– Летит по небу Конец всему и всё сметает на своём пути. Видит Эйфелеву башню: «Красивая, – думает, – да только конец ей». Пускает молнию – башня рушится. Летит дальше. Видит, мужики мост строят. «Зря стараетесь, – кричит, – конец мосту». Пускает молнию – мост обваливается. Летит дальше. Пролетает над пустыней, видит – шатёр стоит. Вокруг пустота, жара страшная, ничего живого – пески одни. «Ну, этому точно конец», – и пускает молнию в шатёр. Одну пустил – шатёр стоит. Вторую, третью, четвёртую пускает – шатёр как стоял, так и стоит. Конец всему разозлился, решил спуститься, посмотреть, что там такое. Открывает шатёр и видит – сидит Всё пофих и чай пьёт.
Когда уже, казалось, всё – когда болезнь приставила нож к самому горлу – он всё равно переиграл. И дал мне возможность опять услышать его голос:
– Паша, сколько я тебя учил – не с прошедшим, а с наступившим, – говорил на том конце линии знакомый – до боли, надавившей, но не сломавшей – голос.
Было это 24 февраля 2020-го – когда позвонил ему, чтобы поздравить со вчерашним профессиональным праздником.
Потом было 14 марта – его день рождения.
– Ну, как тебе сказать, – отвечал он на мой беспомощный вопрос о делах, – есть полоса белая, есть полоса чёрная…
А ровно через месяц, утром 14 апреля – в разгар мирового пандемийного Конца всему – я узнал, что больше позвонить не смогу. Опоздал – вчера, в шестом часу вечера.
Ещё через месяц – 9 мая – будет ровно год этой фотографии: мы с Николаем Ивановичем в колонне «Бессмертного полка» – с нашими победителями. В линзах очков – и его, и моих – горящие солнце и взгляды. Словно знающие: будет ещё один год – год мира. Год любви – к родным, к друзьям… К самым близким женщинам. К людям. Год, который надо прожить, как будто он последний – ведь у нас ещё так много дел запланировано!
А потом?
Потом будет играть музыка – войны. Борьбы.
Только ведь известно, что как бы долго ни звучала мелодия тёмной ночи, всегда приходит день – день победы. И тогда я позвоню Николаю Ивановичу, и мы как всегда – накануне весной – договоримся о новой встрече.
Только когда она будет, сейчас не вспомню – но вроде бы уже скоро.
Дай Бог памяти!..
Павел Пономарёв. 14 — 15 апреля 2020, Лебедянь
